Вестник Еврейского университета в Москве. 1996. №2(12).

А. Миндлин

ЕВРЕЙСКИЙ ВОПРОС И ФИНАНСОВЫЕ ОТНОШЕНИЯ
РОССИИ С ЗАПАДОМ
В КОНЦЕ XIX – НАЧАЛЕ XX ВЕКА

Россия вошла в XX в., столкнувшись с насущной необходимостью кредитных вливаний в свою экономику. Страна была вынуждена обращаться и за иностранными займами. Однако распространился слух, будто сто тысяч еврейских банкиров со всего мира (о чем якобы говорил крупнейший английский банкир лорд Ротшильд) обязались из-за гонений на российских евреев препятствовать русским финансовым операциям. Об этом министру финансов В.Н. Коковцову 8(21) октября 1905 г. сообщил американец Ч. Мейер, объезжавший по его поручению европейские столицы для выяснения возможности получения Россией займов[1].

Финансовые отношения России с Западом в их взаимосвязи с политикой самодержавия по отношению к евреям были предметом внимания власти уже в конце XIX в. Этому вопросу в современной историографии уделяется все возрастающее внимание[2]. Началом установления связи между указанными факторами российской жизни можно считать разговор Александра III с министром финансов С.Ю. Витте, который на вопрос царя: «Правда ли, что вы стоите за евреев?» – ответил, что видит единственное решение еврейской проблемы в предоставлении евреям равноправия. Царь, по словам Витте, выслушал это молча[3].

Александр Васильевич Давыдов, работавший с 1912 г. чиновником особых поручений особенной канцелярии по кредитной части Министерства финансов, а с 1913 г. – чиновником особых поручений министерства, вспоминал в эмиграции, как директор канцелярии Леонид Федорович Давыдов (видимо, однофамилец мемуариста) показал ему дело «Попытка сговора русского императорского правительства с иностранным еврейством о прекращении им поддержки революционного движения в России»^3а (далее «Дело».– А.М.).

Из «Дела» следует, что в ходе разговора с Витте царь высказал желание любыми методами покончить с революционной деятельностью евреев. Витте заявил, что применение силы «губительно отзовется на русском государственном кредите, так как закроет для него иностранные денежные рынки, всецело находящиеся в руках евреев». Далее он сказал о необходимости выяснить, с кем за границей надо вести переговоры, так как финансовая поддержка революции идет из-за рубежа. Для этого Витте предложил назначить агентом Министерства финансов в Париже еврея А.Г. Рафаловича, специалиста по финансам и экономике, обладавшего большими средствами и обширными знакомствами среди французских банкиров-евреев[4]. Рафалович еще с конца 1889 г. «безвозмездно, по собственному желанию» исполнял там обязанности агента. А в декабре 1894 г. он получил официальное назначение на эту должность[5]. Отсюда можно заключить, что разговор Витте с царем происходил в 1894 г.

В том же году Витте разместил (преимущественно на парижской бирже) «Российский 3,5%-й золотой заем 1894 г.» на сумму 100 млн. рублей, осуществленный в основном группой Ротшильда, в том числе с участием лондонского дома Ротшильдов[6]. В 1896 г. Витте произвел через синдикат, возглавляемый парижским Ротшильдом, еще один заем на 100 млн. рублей[7].

Программа Витте, включавшая масштабное строительство железных дорог, покровительственную систему и активную экономическую политику на Востоке, требовала выхода на новые зарубежные денежные рынки, в первую очередь английский и американский. Уже после заключения «золотого займа» Рафалович в 1894 г. беседовал в Лондоне с Ротшильдом о возможности расширения экономических и финансовых связей, но практического результата эта беседа не дала.

Неудачной оказалась и попытка вновь вступить в переговоры с лордом Ротшильдом, о чем назначенный в 1898 г. финансовым агентом в Лондоне дипломат, публицист и историк С.С. Татищев[8] сообщал 26 мая (8 июня) того же года Витте[9]. Это было не официальное донесение, а личное письмо, написанное Татищевым в день встречи с Ротшильдом. Тот ушел в сторону от финансовых вопросов и говорил только о политических отношениях России с Великобританией. Причину расхождения этих стран в политике и торговле Ротшильд объяснял тем, что русская дипломатия отказалась действовать в согласии с английской «в армянском и критском деле», на Балканах и на «Крайнем Востоке». Татищев спросил, не является ли причиной неудовольствия английских финансистов положение евреев в России. Ротшильд ответил, что «я не ставлю в зависимость от личных интересов общественное дело» и что «я хоть и еврей, а понимаю, что Англия должна выступать на Востоке как христианская страна». Заключил Ротшильд тем, что лондонская биржа будет сотрудничать с Россией только в случае политического примирения[10].

В апреле 1901 г. при посредстве парижского Ротшильда был осуществлен новый 4%-й заем на сумму 424 млн. франков (159 млн. рублей)[11], а в марте 1902 г. синдикат, составленный из германских, голландских и русских банкирских домов и кредитных учреждений, реализовал заем на сумму 182 млн. рублей. Из них 139 млн. рублей (300 млн. германских марок) взяли на себя зарубежные банки во главе с берлинским банкирским домом «Мендельсон и К^о» (его руководителем был Э. фон Мендельсон-Бартольди), а остальные 43 млн. рублей – русские банки[12].

Пересказывая «Дело», Давыдов не упоминал о временных рамках. Поэтому неясно, в самом ли «Деле» или в его изложении Давыдовым произошло хронологическое смещение событий. По рассказу Давыдова, через несколько месяцев своего пребывания в должности финансового агента Рафалович беседовал о финансовой поддержке российских революционеров с одним из французских Ротшильдов. Тот переадресовал Рафаловича к лорду Ротшильду, который в свою очередь направил агента в Нью-Йорк к банкиру Якобу Шиффу[13], немецкому еврею, который в 1885 г. возглавил нью-йоркскую банкирскую фирму «Кун, Леб и К°», ставшую одним из самых крупных частных инвестиционных банков в США.

В «Деле» было указано, что финансовым агентом в Вашингтоне «немедленно» назначили еврея Г.А. Виленкина. Виленкин был зятем крупного финансиста И. Зелигмана, вместе с братом возглавлявшего несколько банкирских домов, основные из которых находились в Лондоне и Нью-Йорке; Зелигман был родственником Шиффа (нью-йоркский банкирский дом братьев Зелигман примыкал к фирме Шиффа).

Виленкину поручили переговоры с Шиффом. Тот, признавая поступление через него средств на развитие революционного движения в России, отказался пойти на такое соглашение с русским правительством, которое предполагало бы прекращение денежной поддержки революционеров. Шифф заявил, что предложение Виленкина запоздало и, кроме того «с Романовыми мир заключен не может быть»[14]. Эту выдержку из «Дела» Давыдов привел в записке писателю М. Алданову в 1951 г.

В ответном письме Алданов выразил некоторые сомнения. Он писал, что в царствование Александра III революционное движение было крайне слабым, а сами революционеры жили почти в нищете. Поэтому неизвестно, кому могли идти деньги Шиффа, да и он сам был еще не очень богат (хотя уже в XX в. Шифф мог давать деньги революционерам). В заключение Алданов заметил, что вряд ли речь шла о действительно больших суммах.

В следующем письме Алданову Давыдов соглашался с его оценкой тогдашнего состояния Шиффа, подчеркивая, что тот непосредственно не финансировал революцию, но деньги на ее подготовку через него шли. Когда же революция произошла, «то, по сведениям русской политической полиции, она очень активно поддерживалась американскими финансовыми кругами, и именно через Шиффа»[15]. В качестве доказательства истинности «Дела» А.В. Давыдов привел довод о том, что у Л.Ф. Давыдова эти материалы были еще свежи в памяти, а он был очень близок с Витте по длительной работе в Министерстве финансов[16].

Однако против фактов «Дела» (или их изложения А.В. Давыдовым) свидетельствуют, во-первых, займы 1894, 1896 и 1901 гг., осуществленные в основном Ротшильдами, во-вторых, вышеприведенное высказывание лондонского Ротшильда о своем еврействе, и, в-третьих, то, что Виленкина назначили финансовым агентом в США лишь в 1904 г., уже во время русско-японской войны, а в 1898–1904 гг. он был помощником финансового агента в Лондоне.

Война с Японией потребовала от российского правительства напряжения всех финансовых ресурсов, и оно очень рассчитывало на иностранные займы, в том числе американские. 29 апреля (12 мая) 1904 г. в Париже был подписан контракт о займе на 800 млн. франков (300 млн. рублей), о чем в тот же день российский посол во Франции А.И. Нелидов сообщил министру иностранных дел графу В.Н. Ламздорфу[17].

Что касается американских займов, то, по мнению Виленкина, которое он высказал 1(14) августа в письме министру финансов В.Н. Коковцову, было бы преждевременным принимать меры к реальному открытию «американского рынка для русских ценностей» до наступления более благоприятного для России момента в войне[18].

Для более четкого представления о русско-американских отношениях в этот период следует напомнить, что по первой статье «Трактата о торговле и мореплавании», заключенного между Россией и США 18 декабря 1832 г., подданные обоих государств могли останавливаться и проживать на территории обоих государств. Трактовка этой статьи была различной. Российское правительство приравнивало правовой статус американских евреев к статусу российских евреев и не считало первых равноправными гражданами США, на которых распространялись привилегии договора. По статье 289 «Свода уставов о паспортах и беглых», иностранные евреи для посещения России должны были получать разрешение Министерства внутренних дел. Лишь банкирам и главам крупных торговых домов такое предварительное разрешение не требовалось[19]. Евреи-иммигранты из России по статье 325 «Уложения о наказаниях» вообще считались преступниками[20].

В августе 1904 г. правительство США официально передало Ламздорфу через своего посла в Петербурге Р. Мак-Кормика ходатайство о снятии запрещения въезда в Россию американским евреям. Виленкин в письме Коковцову 15(28) августа посчитал подобное ходатайство лишь предвыборным маневром республиканской партии, которая хотела накануне президентских выборов получить поддержку избирателей самого многочисленного в стране штата Нью-Йорк[21], 20% жителей которого составляли евреи.

7(20) июня 1904 г. царь утвердил закон «Об отмене законов о праве жительства евреев в пятидесятиверстной от западной границы полосе»[22], а 11(24) августа того же года – закон «О некоторых изменениях в действующих постановлениях о правах жительства евреев в различных местностях Империи»[23], по которому расширялись права жительства некоторых категорий евреев вне черты оседлости. 28 июля (10 августа) 1906 г. в письме директору Парижско-Нидерландского банка Э. Нейцлину Коковцов писал, что отмена этими законами некоторых ограничений прав евреев произошла по его инициативе[24].

В ответ на американское ходатайство российское правительство после консультации с послом в Вашингтоне графом А.П. Кассини решило дать разъяснение в американских газетах о мерах по облегчению жизни евреев в России в соответствии с упомянутыми законами. Виленкин же решил их использовать для того, чтобы побудить Шиффа «взять на себя инициативу открытия американского и английского рынка для русских ценностей», как он писал Коковцову 14(27) сентября 1904 г.[25]. Вероятно, это была встреча Виленкина с Шиффом, описанная Давыдовым[26]. Но Виленкин не сообщал ничего из того, о чем рассказал Давыдов.

Фрагменты приведенной выше переписки Давыдова с Алдановым в определенной степени очерчивают проблему роли Шиффа в русской революции. Эта проблема достаточно широко обсуждалась, особенно правомонархическими эмигрантскими кругами. Однако источники, которые могут убедительно либо доказать, либо опровергнуть материальную поддержку революции Шифером, неизвестны. Таким образом, указанная проблема ожидает исследования.

Отсылка российского руководства и Виленкина к двум принятым законам в США вообще и Шиффом в частности была оценена как паллиатив и не привела к серьезным сдвигам.

Шифф продолжал выступать против антиеврейской политики самодержавия, поддерживая противников России. Так, в 1904 г. американский синдикат, организованный Шиффом в составе банкирского дома «Кун, Леб и К°», Национального и Коммерческого банков, выпустил два англо-американских займа для Японии на общую сумму 110 млн. долларов. Половина была размещена этим синдикатом[27]. Тогда это было огромным кредитом, который дал возможность Японии достаточно долго не думать о прекращении войны.

В то же время Шифф и его мощная банковская группа не только отказывали России в займе, но и удерживали другие банки от кредитования российского правительства.

Когда в конце 1904 г. встал вопрос о финансировании военных действий в 1905 г., российское Министерство финансов могло рассчитывать на заем лишь в Берлине или Париже. Коковцов начал переговоры с парижским банком «Лионский кредит», но берлинский банкирский дом «Мендельсон и К°» предложил заем на более выгодных условиях, и в феврале был выпущен «Российский 4,5%-й государственный заем 1905 г.» на сумму 231,5 млн. рублей (500 млн. германских марок). Реализация займа осуществлялась банками Германии и Голландии. С помощью Мендельсона-Бартольди заем на 70% был размещен в Германии[28]. 24% взяли на себя русские банки.

Между российским Министерством финансов и банкирским домом Мендельсона существовали весьма тесные связи. Об этом, в частности, писал Коковцов[29]. Мендельсон, в отличие от банкиров-евреев Англии, Франции и США, при переговорах о займах никогда не выставлял политических требований равноправия евреев в России. Это определялось то ли стремлением к получению прибылей любым путем, то ли его личными отношениями с Коковцовым и совершенно особыми отношениями с Витте. Последние подтверждались, например, фактом обращения его жены Матильды Ивановны Витте к Мендельсону в 1905 г. с письмом личного характера, о котором вспоминал германский канцлер Б. фон Бюлов[30].

Упомянутые выше две крупные операции, проведенные российским Министерством финансов во Франции и Германии, не могли обеспечить финансирование войны, так как, по данным Б.В. Ананьича, война пожирала около 60 млн. рублей в месяц[31]. Не решали вопроса и 5%-е краткосрочные обязательства Государственного казначейства, реализованные в Берлине на 150 млн. рублей (324 млн. германских марок) с последующим размещением через Мендельсона[32].

В июле 1905 г. Витте выехал из России в США для переговоров о мире с Японией. И уже тогда он думал о новых займах во Франции и Соединенных Штатах[33], в которых крайне нуждалась Россия вследствие разорительной войны и революции. На пути в Америку Витте в Париже дважды виделся с премьер-министром М. Рувье, встречался с президентом Франции Э.Ф. Лубэ. Они обещали после заключения мира помочь в получении займа[34].

Когда Витте прибыл в Нью-Йорк, 22 июля (4 августа) его посетили Ф. Вандерлип, вице-директор «Нейшнл сити бэнк оф Нью-Йорк», и Д. Перкинс, компаньон Дж. П. Моргана-старшего, главы банкирского дома «Дж. П. Морган и К°». Разговор шел о шансах размещения русского займа в США; банкиры выразили сомнение в возможности выпуска займа. Об этом писал в своем дневнике чиновник Министерства иностранных дел, переводчик и один из секретарей российской делегации на переговорах в Портсмуте И.Я. Коростовец[35].

1(14) августа Виленкин, возможно, используя не только свои родственные, но и иные связи, организовал свидание Витте с крупнейшими еврейскими банкирами Соединенных Штатов И. Зелигманом, А. Левинсоном, Я. Шиффом и О. Штраусом, специально приехавшими в Портсмут. На встрече также присутствовали русский посол в Вашингтоне барон Р.Р. Розен и сам Виленкин. Коростовец там не был, но со слов Виленкина писал, что речь шла о еврейском вопросе, и Витте подробно рассказал о его истории и положении российских евреев[36]. Сам Витте в секретной телеграмме Ламздорфу 2(15) августа сообщал о просьбе банкиров содействовать отмене антиеврейских законов. Витте отвечал, что если бы имел власть, то сделал бы все возможное[37]. В «Воспоминаниях» же Витте говорил о вреде единовременного введения равноправия для евреев. На это последовали резкие возражения Шиффа, сглаженные затем «более уравновешенными суждениями других банкиров»[38].

Тезис о вреде быстрого предоставления равноправия евреям Витте объяснял в своих «Воспоминаниях». Революционизирование евреев, и особенно еврейской молодежи, в ответ на ужесточение политики самодержавия по отношению к ним вызвало рост антисемитизма в стране: «...многие сочувствующие евреям или индифферентные к ним стали антисемитами... сразу данное равноправие» может при вести к новым смутам[39].

Коростовец записал в дневнике, что газеты, обсуждавшие на следующий день прием Витте еврейских банкиров, приписывали ему «выдающуюся роль в разрешении еврейского вопроса» и сообщали, что банкиры были очень довольны беседой[40].

Б.А. Романов считал, что описанная встреча входила в программу подготовки изоляции Японии[41]. Действительно, в телеграмме Ламздорфу Витте оценивал приехавших к нему финансистов как людей, существенно влияющих на американское общественное мнение, владеющих громадными капиталами и оказывающих финансовую помощь Японии. В заключение Витте писал, что, по мнению Розена, беседа «не может не тревожить японцев, так как бывшие у меня лица являются банкирами Японии»[42].

Давыдов считал, что попытка Витте договориться с Шиффом обусловила отказ американцев в новом займе Японии, исчерпавшей к этому времени все свои средства, что отчасти обеспечило успех мирных переговоров[43]. Уместно привести оценку заключения мирного договора известным немецким финансистом К.Т. Гельферихом в его книге «Деньги в русско-японской войне» как блестящей победы Витте, «которой тщетно добивалась Россия на полях сражений»[44].

Несмотря на якобы положительную оценку группой Шиффа беседы с Витте, ее реальные результаты были незначительны. Так, финансовый агент в Лондоне, путейский инженер М.В. Рутковский в телеграмме Коковцову 1(14) сентября сообщал, что Шифф советовал английским банкирам-евреям принять участие в займе только при условии предоставления равноправия российским евреям. Глава еврейского финансового мира в Англии лорд Ротшильд «держится, по-видимому, того же мнения...»[45].

В отличие от группы Шиффа, соперничающие с ней банки иначе относились к кредитованию России. При этом инициативу проявляла американская сторона. 18(31) августа к Витте уже в Портсмут вновь приехал Вандерлип. Витте в тот же день в телеграмме Коковцову писал, что Вандерлип говорил о займе после заключения мира с Японией. И далее Витте предлагал: «Если считаете желательным, могу заняться главными основаниями»[46], на что Коковцов на следующий день попросил Витте «обсудить общие и главные основания займа в Америке»[47]. Однако результаты разговора Витте с Вандерлипом остались неизвестными.

23 августа (5 сентября) мир был заключен, и на следующий день российская делегация на Портсмутской конференции выехала в Нью-Йорк на поезде, предоставленном Морганом. 25 августа (7 сентября) он встретился с Витте на официальном обеде и пригласил его к себе на яхту, стоявшую в нью-йоркском порту. Встреча состоялась 27 августа (9 сентября). На ней были четверо: Витте и Морган говорили, Коростовец и Перкинс слушали. Морган сразу же спросил о сумме займа. Витте запросил 400 млн. долларов (миллиард рублей). Морган сказал, что американцы сначала должны привыкнуть к «русским бумагам», а пока заем должен быть международным; сам Морган возьмет на свою долю
50–100 млн. долларов. Основная мысль Моргана была такой: «при первой операции нужно дать специальные выгоды американскому рынку»[48].

Окончание беседы в различных источниках передано по-разному.

В телеграмме Витте Коковцову от 27 августа (9 сентября) указано, что Морган заявил: «...если пожелаем его участия, то он в отношении Америки никаких других банкиров не допускает»[49].

В «Воспоминаниях» Витте пишет, что Морган «настаивал, чтобы я не вел переговоры с другой группой, еврейской, во главе которой стоял Шифф. Я их и не вел»[50].

По описанию Коростовца, Морган не претендовал, чтобы переговоры о займе велись только через него, так как «в Нью-Йорке есть много больших банкирских домов». Витте возразил, что в России желают иметь дело именно с ним[51].

В упомянутой телеграмме Витте, оценивая Моргана, писал, что тот общепризнанная «самая солидная денежная сила в Америке, таковой признается в высших финансовых сферах Европы». Как достоинство Витте отмстил неучастие Моргана в предоставлении займов Японии во время войны[52].

Независимо от действительного окончания беседы, основным условием участия Моргана в займе оказались выгоды для американского рынка. Они были детализированы в письме П. Моргана-младшего и Перкинса Коковцову от 13(26) октября как предоставление американцам промышленных заказов. Коковцов 18(31) октября ответил Моргану вежливым отказом, заявив: «промышленность России достаточно развита, чтобы... удовлетворять все наши потребности дома...»[53].

Президент Т. Рузвельт при последней встрече с Витте 28 августа (9 сентября) вручил ему письмо к царю, в котором снова поднял вопрос о предоставлении американским евреям тех же прав для поездок в Россию, что и остальным гражданам США. Продолжая описание этого эпизода в «Воспоминаниях», Витте отмечал, что передал письмо царю, а тот — министру внутренних дел. Далее Витте указывал, что в его бытность председателем Совета Министров «по этому предмету» была создана комиссия, закончившая работу только при Столыпине. Комиссия в заключении записала о неправильности постановки вопроса о разрешении «въезжать в Россию в зависимости от принципа вероисповедного. Но... решению комиссии не было дано никакого хода»[54].

Завершая рассказ о пребывании российской делегации в Америке, Коростовец отмечал в дневнике, что в день отъезда, 30 августа (12 сентября), Витте опять принимал депутацию еврейских банкиров – Штрауса, Зелигмана и др. (кто были другие, Коростовец не уточнял). По словам Виленкина, разговор имел общий характер, без упоминания о займе[55].

На пути в Россию Витте посетил Париж и по указанию Николая II – Берлин для встречи с императором Вильгельмом, инициатива которой исходила от германской стороны. В Париже Витте пробыл с 6(19) по 10(23) сентября. Он дважды виделся с Рувье, и тот пообещал поддержать французских банкиров, которые «будут делать русский заем», но что организовать его возможно лишь после разрешения Марокканского конфликта и соглашения с Германией[56].

Пребывание Витте в Германии с 10(23) по 14(27) сентября также описывается по-разному. Прежде всего сам Витте одну из рубрик главы 47-й «Роминтен» своих «Воспоминаний» назвал «Свидание с Бюловым...», а в тексте главы писал, что Бюлова не было в Берлине, и о встречах с ним не упоминал[57]. Сам Бюлов вспоминал, что Витте просил у него конфиденциального свидания, и оно состоялось в ресторане, «где с 8 часов до полуночи мы основательно переговорили обо всех интересующих нас вопросах». Дату встречи Бюлов не назвал[58]. Коростовец же в дневнике упоминал о трех встречах Витте с Бюловым: 11 (24) сентября Витте нанес визит Бюлову, прибывшему из Баден-Бадена, где он лечился, специально для свидания с Витте; 12(25) сентября утром они оба и еще ряд других лиц присутствовали на завтраке у германского министра иностранных дел О. фон Рихтгофена, а днем Бюлов был с визитом у Витте и «просидел... около часу»[59]. В тот же день вечером Витте поехал в охотничий замок Вильгельма Роминтен неподалеку от тогдашней границы с Россией. Приехал он туда утром 13(26) сентября, а 14(27) сентября днем на станции около Роминтена сел на поезд, идущий из Берлина в Петербург. За сутки нахождения в замке Витте несколько раз беседовал с императором. Главной темой их разговоров были франко-германские отношения и Марокканский кризис. Витте утверждал, что именно он убедил Вильгельма в необходимости вынести марокканский вопрос на международную конференцию[60].

Однако самый неожиданный факт, якобы имевший место во время нахождения Витте в Германии, приведен в «Воспоминаниях» Коковцова. Он писал, что когда в 1931 г. вышли из печати мемуары Бюлова, в их составе был небольшой томик, содержавший секретную переписку с Вильгельмом. Там была выдержка из письма Бюлова кайзеру от 25 сентября 1905 г., в которой Бюлов говорил о беседе с Витте утром этого дня. Витте сказал, что «ему удалось в последнюю минуту помешать заключению русского займа во Франции и Англии» при встречах с Рувье и Лубэ в Париже[61].

Известна взаимная неприязнь Коковцова и Витте[62]. Однако, оценивая описанный разговор (если он состоялся в действительности), Коковцов старался быть объективным. С одной стороны, он отмечал, что мемуары Бюлова вызвали «многочисленные указания на величайшие неточности, допущенные им умышленно или невольно, – это безразлично». С другой стороны, Коковцов утверждал, что выдумать такое невозможно, ибо в то время никто, кроме Витте, не знал, что Россия предполагала получить новый заем во Франции, а о займе в Англии вообще не было речи. Исходя из мнения о личных качествах Витте, Коковцов был склонен верить Бюлову и обвинил Витте в нарушении «его долга по отношению к своей родине», а также в том, что тот говорил Бюлову и через него Вильгельму «сознательную неправду» с целью представить себя другом Германии[63].

Дополнительным доказательством существования указанного письма является ссылка на него в монографии о Бюлове при упоминании о встрече Бюлова с Витте, но содержание письма не раскрывается[64].

Окончание войны не улучшило финансовое положение страны, которое еще усугублялось революцией. Поэтому острота вопроса о зарубежных кредитах России не спадала.

Витте, назначенный председателем Совета Министров, думал о «громадном» займе. Его можно было получить «лишь при главенстве Франции». В то время во Франции были две основные группы банков, известные как группа еврейская (во главе с домом Ротшильда) и группа христианская (с основным Парижско-Нидерландским банком)[65]. Еще со времени Кишиневского погрома группа парижского Ротшильда отказывалась от участия в русских займах[66]. Об этом же писал 2(15) декабря 1905 г. российский посол в Париже граф А.К. Бенкендорф, откликаясь на поездку в Петербург лорда Ревельстока (барона Д. Бэринга), главы лондонского банкирского дома «Братья Бэринг», директора Английского банка. Бенкендорф отмечал, что эта поездка поссорила банк Ревельстока с Ротшильдами и всеми еврейскими банкирскими домами в Англии и США. Далее, по словам Бенкендорфа, Ротшильды утверждали, что «русский кредит стоит очень низко, но будет восстановлен немедленно по разрешении еврейского вопроса, каковое неминуемо...»[67].

По поручению Николая II Коковцов направился в Париж для переговоров о займе. 26 декабря 1905 г. (8 января 1906 г.) он телеграфировал Витте о том, что Рувье дважды разговаривал с Джемсом Ротшильдом об участии его банка в займе, но тот ответил «решительным отказом, мотивируя его чисто еврейским вопросом»[68]. Банкиры группы Нейцлина также отказывали в займе, ссылаясь на Декабрьское восстание в Москве. А правительство в лице Рувье откладывало решение вопроса о займе до окончания Марокканского кризиса.

После того как Коковцов заверил Рувье в поддержке Россией позиции Франции на предстоящей Альхесирасской конференции, премьер-министр изменил позицию и настоял на заключении группой Нейцлина контракта на небольшую сумму в 267 млн. франков (100 млн. руб.), которая рассматривалась как аванс будущего большого займа[69]. Контракт был подписан 29 декабря 1905 г. (11 января 1906г.).

30 января (12 февраля) 1906 г. Витте телеграммой поручил Рафаловичу выяснить позицию лорда Ротшильда в отношении участия в займе[70]. Рафалович передал отказ Ротшильда от такого участия, пока не будут приняты законы, облегчающие положение российских евреев[71].

Судьба основного займа зависела от решений Альхесирасской конференции, начавшейся 2(15) января 1906 г. По этому поводу Витте вспоминал, как Николай II передал ему и Ламздорфу содержание письма Вильгельма, согласно которому заем не удается не из-за Альхесираса, а потому что «все еврейские денежные короли не желают принимать участия в операции»[72]. Витте же заметил, что еврейские банкиры не примут официального участия в займе, но станут «подписываться на заем в качестве частных лиц», если он будет для них выгоден[73].

Вслед за этим Ламздорф телеграфировал российскому послу в Берлине графу Н.Д. фон дер Остен-Сакену о том, что препятствием к получению займа не является «еврейская агитация»; «по нашим данным, лишь неизвестность исхода Альхесирасской конференции побуждает французских банкиров воздерживаться от... финансовых сделок»[74].

Витте в телеграмме попросил Рафаловича узнать мнение Рувье по этому вопросу[75]; на это Рафалович передал следующие слова Рувье: «...не только евреи... считают сделку невозможной... пока... не будут приняты на конференции решения, намечающие гарантированный европейский мир»[76].

Остен-Сакен в ответной телеграмме Ламздорфу передал высказывание Бюлова о том, что заем не увязан с конференцией, а не может быть заключен «вследствие революционного движения в России»[77]. Однако переговоры о займе шли своим чередом. В них участвовали Нейцлин, Ревельсток, А. Фишель (германский банкир, представитель и доверенное лицо Мендельсона) и Морган. Таким образом, заем подготавливался как международный.

22 марта (4 апреля) 1906 г. Нейцлин в телеграмме из Лондона сообщил Витте, что Морган охладел к займу, как только «приманка промышленных заказов отпала»[78]. На следующий день Нейцлин передал, что, по сообщению Фишеля, германское правительство запретило своим банкам участвовать в займе[79].

В ночь с 23 на 24 марта (с 5 на 6 апреля) Витте телеграфировал Рафаловичу, что германское правительство мстит за Альхесирас, объединение с Францией и начавшееся сближение с Англией[80]. Об этом же он сообщал Нейцлину 24 марта (6 апреля)[81].

Все же, несмотря ни на что, уже после окончания 25 марта (7 апреля) Альхесирасской конференции, 3(16) апреля в Париже был подписан контракт на заем, а 9(22) апреля царь утвердил указ о выпуске «Российского государственного 5%-го займа 1906 г.» на сумму 844 млн. рублей (2250 млн. франков). Из них на долю Франции приходилось 1200 млн. франков, Англии – 330, Австрии – 165, Голландии – 55 млн. франков; российские банки приняли на себя 500 млн. франков. Немецкие, американские (группа Моргана), швейцарские и итальянские банки отказались от участия. Отказ Италии был обусловлен «чисто финансовыми соображениями»[82]. По оценке Витте, это был самый большой заем, который когда-либо заключался в истории[83].

После реализации займа на Западе продолжали интересоваться положением российских евреев, в том числе проявляли определенную озабоченность и французские банкиры-неевреи. 28 июля 1906 г. Нейцлин писал Коковцову, что уравнение евреев в правах превратило бы их из революционеров в консерваторов[84]. Коковцов 28 июля (10 августа) отвечал, что в ближайшее время представит в Совет Министров предложения об отмене ограничений для евреев по торговле, промыслам, их участию в акционерных предприятиях и об отмене Временных правил о евреях от 3(16) мая 1882 г.[85], а также о предоставлении евреям права повсеместного жительства[86]. В декабре 1906 г. царь вернул журнал Совета Министров с решением по еврейскому вопросу неутвержденным[87]. Витте также подтвердил этот факт[88].

Совет Министров принял большую часть предложений Коковцова, но высказался за сохранение Временных правил и черты оседлости, правда, расширив ее и предоставив евреям право повсеместного жительства в границах Черты. Что касается отношения царя, то в журнале имеется такая резолюция: «Собственной Его Величества рукой начертано: «Внести на рассмотрение Государственной Думы». 15 декабря 1906 г. в Царском Селе. Председатель Совета Министров Столыпин»[89]. В это время Дума 1-го созыва уже не функционировала, а Дума 2-го созыва начала работу лишь через три месяца, просуществовав всего менее трех месяцев. Еще почти через полгода открылись заседания Думы 3-го созыва. Ее правое большинство, естественно, и не помышляло об облегчении участи евреев.

Правительство пошло на принятие упомянутого решения, оглядываясь на либеральную Думу 1-го созыва. Но при Думе 3-го созыва «правительство Столыпина объявило войну русскому еврейству»[90], и Совет Министров принял положение «Об установлении процентных норм для приема в учебные заведения лиц иудейского исповедания», утвержденное царем 16(29) сентября 1908 г.[91].

В августе 1908 г. министр финансов Коковцов встретился в Гамбурге с Нейцлиным для обсуждения нового займа. Коковцов утверждал, что внутреннее, в том числе финансовое, и внешнее положение России существенно улучшилось. Нейцлин согласился с ним. В январе Николай II утвердил этот «4 1/2%-ный государственный заем 1909 г.» на сумму 525 млн. рублей (1400 млн. франков). Реализовал заем синдикат французских (1220 млн. франков), английских (150 млн.) и голландских (30 млн. франков) банков[92].

Перед самой отставкой Коковцов, уже на посту председателя Совета Министров, который он занял после убийства Столыпина, организовал с банкирским синдикатом соглашение о выпуске «Объединенного железнодорожного займа 1914 г.»; оно было подписано 17(30) января 1914 г. на сумму 665 млн. франков (250 млн. рублей). Заем был размещен почти целиком в Париже и предназначен для строительства стратегических железных дорог в России[93].

В 1913 г. истекал срок русско-американского «Трактата о торговле и мореплавании» 1832 г., поэтому заблаговременно, еще с 1908 г., начались переговоры о его пересмотре; вскоре они были прерваны и возобновились лишь в 1911 г. В это время в США началась пропагандистская кампания за расторжение договора, в которой активное участие принимал Шифф. Для нового договора выдвигалось требование дать право американским евреям на въезд и деловую деятельность в России наравне со всеми гражданами США. Российский посол в Вашингтоне князь Н.А. Кудашев в донесении министру иностранных дел С.Д. Сазонову писал, что пренебрежение России к своим договорным обязательствам по отношению к паспортам евреев, о чем постоянно появлялись высказывания в газетах, оскорбительно для американцев[94]. Вопрос о договоре был предметом обсуждения в законодательных собраниях штатов и в конгрессе. Поскольку российское правительство не шло навстречу американской стороне, то в подобной обстановке переговоры закончились безрезультатно, и президент В.X. Тафт 17 декабря 1911г. денонсировал договор. По мнению Витте, этот акт был вызван нежеланием американцев примириться с произволом и несоответствующим духу времени толкованием первой статьи договора[95].

В конце 1914 г. вопрос о непризнании в России паспортов американских евреев был одним из аргументов для нейтралистов Соединенных Штатов против предоставления займа русскому правительству. Но все же в октябре 1914 г. в США был послан Виленкин. Р.Ш. Ганелин указывал на две цели его поездки. Первая — ведение предварительных переговоров о займе, ибо, как считал министр финансов П.Л. Барк, Виленкин, не занимавший в то время официального положения в министерстве, при переговорах не нарушал американский нейтралитет. Возможно, что вторая, негласная цель поездки заключалась в том, чтобы воспрепятствовать получению Германией займов от американских банков[96]. Так, российский посол в Вашингтоне Г.П. Бахметев в течение сентября 1914 г. трижды сообщал об активности германских финансовых представителей в США[97].

Еще до официального поручения Виленкин в Лондоне вел переговоры о займе с Шиффом, после чего он с удовлетворением отмечал, что русофобская кампания среди многих американских финансистов сменилась благожелательным отношением к России[98]. Однако оптимизм Виленкина был преждевременным – Шифф и его группа оставались на прежних позициях, требуя до предоставления займа изменения антиеврейской политики. А правительство США отказывало в государственных кредитах под предлогом ненарушения нейтралитета. В то же время оно заявляло, что не будет препятствовать частным займам у негосударственных банков, имея в виду банкиров – конкурентов Шиффа.

С началом войны в России началась бешеная кампания антисемитизма, инициатором которой было военное командование. В Западном крае, особенно в прифронтовой полосе, начались репрессии против евреев, их принудительно выселяли. Это выселение сопровождалось особой жестокостью, издевательствами и истреблением людей. На фронте начали усиленно говорить, что солдаты-евреи – трусы и дезертиры, жители-евреи – шпионы и предатели. Во время «великого отступления» летом 1915 г. в неудачах фронт, Ставка, военный министр, Верховный главнокомандующий обвиняли друг друга, а все вместе – евреев[99].

В мире поднялось возмущение против бесчеловечного обращения российских властей с евреями. В результате возросли препятствия в получении кредитов, особенно иностранных, и главным образом в США, которые к тому времени стали основным банкиром воюющей Европы.

На секретном заседании Совета Министров 4(17) августа 1915г. министр внутренних дел князь Н.Б. Щербатов заявил, что «Россия не найдет ни копейки кредита», и предложил временно приостановить действие правил о черте оседлости[100]. На это главноуправляющий землеустройством и земледелием А.В. Кривошеин сказал, что если это предложение реализуется, евреи должны оказать России поддержку на русском и иностранных рынках и воздействовать на зависимую от еврейского капитала печать в отношении прекращения ее революционного тона[101].

9(22) августа 1915 г. Совет Министров уполномочил министра внутренних дел издать циркуляр, предоставляющий евреям на время войны право жить в любых городских поселениях, кроме столиц[102]. Щербатов 27 сентября 1917 г. на допросе в Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного правительства заявил, что бывший император не сопротивлялся такому решению и что фактически это было не расширение, а уничтожение Черты[103].

Хотя крупный заем в США не удавалось получить, ряд американских банков предоставил в период с 1915 г. до Февральской революции несколько мелких краткосрочных кредитов на общую сумму 150 млн. долларов (450 млн. рублей)[104], но она была ничтожной для воюющей России. В докладе на заседании Государственной думы в преддверии войны министр финансов П.Л. Барк заявил, что на военные нужды предоставлена вся свободная наличность, составлявшая 500 млн. рублей[105]. По оценке Б.А. Романова, за первые пять месяцев войны было израсходовано более 2500 млн. рублей, поэтому указанной свободной наличности хватило только на один месяц[106].

Именно поэтому поиски источников кредитов продолжались. В мае-июне 1916 г. делегация в составе 10 депутатов Государственной думы, в том числе П.Н. Милюкова и А.И. Шингарева, и 6 членов Государственного совета посетила Англию, Францию и Италию. Главная цель поездки заключалась в том, чтобы добиться увеличения военной и финансовой помощи союзников. По возвращении в Россию на закрытых заседаниях комиссии по военным и морским делам Думы 19 июня (2 июля) доклад об итогах поездки сделал Милюков, а 20 июня (3 июля) – председатель комиссии Шингарев. Доклады по преимуществу вновь касались вопроса предоставления займов России в связи с положением евреев.

Милюков, в частности, указал на пристальное внимание европейской прессы к митингам в США в защиту русских евреев, а также на то, что президент Т.В. Вильсон назначил по всей стране день для сбора им помощи. Кроме того, Милюков опять повторил условие, выдвинутое Шиффом для предоставления займа, – облегчение жизни евреев[107].

Шингарев рассказал о посещении им, Милюковым и руководителем делегации А.Д. Протопоповым в Лондоне лорда Ротшильда, который заявил, что российская антиеврейская политика мешает английскому кредиту в США. То же сказал Шингареву парижский Ротшильд в отношении и французского и английского кредита, ибо Франция и Англия во время войны истощили все средства[108].

Милюков огласил заключительную часть доклада правительству Франции депутата французского парламента В. Баша после его поездки в США. Баш в Америке пытался доказать, что либеральный Прогрессивный блок Думы решил потребовать после войны предоставления евреям всех гражданских прав. Но американские евреи не хотели верить обещаниям, а требовали немедленных действий. В конце доклада Баш повторил высказывание Шиффа[109].

Интересно, что принятое почти за год до поездки делегации решение российского правительства о фактической ликвидации черты оседлости прошло как бы незамеченным для Запада.

Депутат Н.Е. Марков 2-й, говоря о позиции Шиффа, заявил, что «создалось международное еврейское правительство, которое приказывает России, Англии и Франции...». Марков оценил выступления Милюкова и Шингарева в поддержку евреев как только желание получить заем. Заключил Марков следующими словами: «...без... миллиардов... Шиффа Россия... обойдется с помощью Англии и Франции...»[110].

Создается впечатление, что Марков не слушал либо не хотел слышать Шингарева, когда тот говорил о позиции союзников.

Депутаты-либералы выразили свою точку зрения. Так, Ф.И. Родичев утверждал, что на путь признания прав за евреями «мы давно.... звали не ради денег, а ради правды...». А.Ф. Керенский, давая отповедь Маркову, сказал: «мы... стояли за еврейское равноправие». П.Н. Милюков в завершение своего выступления подчеркнул, что решение еврейского вопроса не должно быть связано с угрозами Шиффа, «которые нужны только для сторонников... Маркова, потому что другие аргументы, кроме этого аргумента кулака, им недоступны». Председатель комиссии, кадет А.И. Шингарев, напомнил, что в программе кадетской партии 1906 г. уже стоял вопрос о еврейском равноправии[111].

Как уже говорилось, во время войны американские банки все же давали России небольшие кредиты. В июне 1916 г. синдикат банков, возглавляемый Вандерлипом и образованный под эгидой рокфеллеровского «Нейшнл сити бэнк оф Нью-Йорк», предоставил кредит на 50 млн. долларов (150 млн. рублей). Это привело к оживлению кампании за привлечение американского капитала в Россию.

Дума предполагала обсудить акционерное законодательство и ограничения предпринимательской деятельности в связи с вопросом о привлечении иностранного капитала. П.Л. Барк и министр торговли и промышленности князь В.Н. Шаховской хотя и заявляли в печати, что отменить разрешительную систему учреждения акционерных обществ не представляется возможным, но давали понять, что правительство постарается минимально ограничивать иностранные инвестиции. Барк даже говорил в печати о том, что затруднения для иностранного и еврейского капитала препятствуют росту российской промышленности[112].

После Февральской революции, когда был принят декрет об отмене ограничений для всех вероисповеданий и национальностей[113], давший гражданские права евреям, обстоятельства коренным образом изменились.

Можно утверждать, что одной из основных причин неудачных попыток получения царским правительством западных кредитов были антиеврейские законы и оголтелый антисемитизм.